Подождите пока откроется это жена Леонида Николаевича. И несколько его картин
Все документы представлены в ZIP архивах
Библиография помещена в конце книги 12
E-mail: |
Леонид Николаевич Рабичев
Художник, график, дизайнер, эссеист.
«...писать без оглядки», без оглядки на школы, на | ||||||||||||||
|
Живопись
Писать без оглядки — какое блаженство! Без страха, по чувству избранства, по праву И просто по нраву, и вовсе без правил, Невнятно — опасно, понятно — случайно, Беспечно — навечно, годами, и наспех, И на смех, и насмерть! Не бойтесь ошибок, Завидное счастье писать без оглядки.
|
Книги
Свинцовая прозелень, мрамор и мел,
|
Другое
Поначалу все поезда |
 |  | Война, победа, институт – Моих надежд библиотека, Студент, пенсионер-калека, Читатель – все в нее идут Надежды, потеряв почти, Чтобы в двенадцать без пяти, Вперед на несколько минут Или назад на четверть века Жизнь, как часы, перевести. |
 |  | Движенье к цели поэтапное, Миг непреодолимой сладости, Прикосновение внезапное, «Киндзмараули» на столе, Какое счастье неземное, Что ты поехала со мною, Нет ничего дороже радости — Столь редкой гостьи на земле. |
Вдохновение, 1962
|
Деревня Бодуны, 1943 Когда появились немецкие бомбардировщики, мой друг, командир второго взвода моей роты Олег Корнев лег на дно полузасыпанной пехотной ячейки, а я на землю рядом. Бомбы падали на деревню Бодуны. Одна из бомб упала в ячейку Олега. На дереве висели его рука, рукав и карман с документами. Но в деревне располагался штаб дивизии и приданный к штабу дивизии его взвод. Я начал собирать его людей. Тут появилась вторая волна бомбардировщиков. Горели дома, выбегали штабисты. Перед горящим сараем с вывороченным животом лежала корова и плакала, как человек, и я застрелил ее. После третей волны бомбардировщиков горели почти все дома. Кто лежал, кто бежал, те, кто бежали к реке почти все погибли. Генерал приказал мне с оставшимися в живых людьми Олега Корнева восстановить связь с корпусом. Под бомбами четвертой волны хенкелей мы соединяли разорванные провода. Потом я получил орден Отечественной войны второй степени и отпуск на пять дней в Москву. Два дня я ходил, как неприкаянный по Москве, внезапно увидел вывеску журнала «Знамя». В планшете у меня были стихи, а в голове сумасшедшая идея - вместо командира взвода связи стать военным корреспондентом. Я открыл дверь редакции. Идея кому-то понравилась, написали на бланке отношение в редакцию армейской газеты, подписала Михайлова. Стихи же по совету Осипа Максимовича и Лили Брик я отнес в журнал «Смена». Там в номере четвертом за 1944 год их напечатали. Я же через три дня вернулся в свою часть, шла подготовка к новому наступлению. Отношением я не воспользовался и кончил войну под Прагой. | | Конь |
| О стихах Леонида Рабичева Поэт Александр Ревич |
“На одном из вечеров студии “Магистраль” в музее Маяковского поэт Владимир Леонович познакомил меня с Леонидом Рабичевым. Год назад я прочитал подборку его стихов в журнале “Знамя”. “Леонид Рабичев” — это поэтическое имя было для меня открытием. Как о художнике о нем я знал, но как о поэте... Однако он подарил мне свою первую книгу, и она лежит у меня на полке рядом с книгами, к которым я возвращаюсь постоянно. Я познакомился с поэтом, который органично вошел в мою душу. Естественный голос, теплое чувство, помимо этого, что не всегда совмещается, высокая культура стиха. На первый взгляд, стихи просты, но внутри них, иногда очень удачно, пропадают рифмы и содержатся сложные подтексты. Естественность голоса и детскость ощущения, ощущения взрослого человека, у которого осталось что-то детское. Он очень конкретен, без всякого выпендрежа говорит о быте, о московских реалиях, а стихи оказываются не о быте, а о какой-то очень существенной тайне. Я думаю, что хотя наша критика ленива, а журналов мало, надо, чтобы любители поэзии узнали этого поэта, что Леонид Рабичев относится к числу тех поэтов, которых должны знать как можно больше людей. Спасибо Вам Леонид, что Вы есть!”
Поэт Виктор Гиленко
... назывные предложения, в которых даже сказуемые отсутствуют: это есть, это есть и это есть, и ставит точку. И ты думаешь — ну хорошо, раз это есть, и это есть, и это есть, а для чего все это? Где же ответ? И вдруг оказывается, что ответа нет, что это поэзия, в которой дается срез мира, а Вам предлагается, ежели Вы можете уложить этот срез в какую-то мысль, укладывайте! А он останавливается в удивлении перед этим срезом и это удивление оставляет у Вас.
Я поражаюсь, как человек одного со мной поколения и даже, если не одних, то тоже достаточно весомых болезней, я удивляюсь как бы не только его титанической энергии, но и его удивлению перед богатством окружающего нас мира. Это бывает только у детей и, может быть, у настоящих поэтов. Поэтому Леонид Рабичев — это настоящий поэт, хотя и очень не привычный для меня...
Критик и поэт Александр Коган
В начале девяностых годов ко мне в редакцию альманаха “Поэзия” начали приходить участники Великой Отечественной войны. Было среди них довольно много способных поэтов, но наряду с хорошими стихами приносили они много стихов непрофессиональных. Именно тогда появился у нас в редакции Леонид Николаевич Рабичев.
Я был удивлен. Я увидел совершенно неизвестного мне зрелого поэта, прекрасного мастера слова, что крайне редко бывает, поэта со своей интонацией. Писал он, видимо, много лет, но никуда стихов своих не приносил. Удивлен я был его скромностью, тем, что он еще и художник. Отличало его от поэтов-фронтовиков то, что был у него очень широкий круг тем. Философия, природа, искусство, пронзительные стихи. И самое главное — очень добрый и в лучшем смысле интеллигентный человек.
Поэт Николай Старшинов
“... Грешен, мне всегда огорчительно быть свидетелем успеха литературных “мальчиков”, будь им двадцать или за шестьдесят. Их печатают, о них говорят. Потому, что профессионально они — да, поэты. И, как профессионалы, хорошо знают: когда, где и с чем появиться — в каком салоне и в каком литературном костюме. Ладно, что мне до них. Я хочу поговорить — о поэтах, творчество которых рождено не одной мастеровитостью, а чем-то большим, что одним филологическим инструментарием не проанализируешь. Но почувствуешь душой, сколь бы ее роль в поэзии и жизни ни “упраздняли”. Чем они дороги мне, эти поэты? Дело не в возрасте, а в глубине опыта и, главное, в глубине, помогающей увидеть частный (и честный) житейский опыт в свете бытийном. Читая стихи таких поэтов, я могу им верить, могу сопереживать и осмысливать — вместе с ними — уже мою личную жизнь со всеми ее правдами и неправдами. И все это — с благодарностью. ...Остановлюсь здесь на трех, имена которых сблизились для меня почти случайно. Это Леонид Рабичев, Александр Ревич, Наум Басовский. Что их сейчас объединило для меня? Может быть, то, что говорят о них чуть меньше, чем о других достойных поэтах, что недостаточен, на мой взгляд, опыт их совместного прочтения. ...Вот Леонид Рабичев... ...Скупые строки, а путь от возмужания до зрелости. Трудно сказать проще. А сложней — не надо, ибо простота — единственное, чему можно довериться. И поверить...Потому-то я с особой благодарностью и держусь за дорогие мне строчки незнакомых, но помогающих мне устоять в этой жизни людей. Леонид Рабичев — фронтовик, художник, замечательный мемуарист, поэт — один из них...
Поэт Владимир Цивунин, август 2001
